Милое метрошное крипи.
читать дальшеПишет Гость: 22.01.2013 в 23:03
Про метро это вы хорошо вспомнили. Рассказываю со слов отца, любит он эту историю по десятку раз рассказывать всем, кто рад слушать. В общем, преподавал он тогда физику и каждый день ездил в метро, дело было давнее, тогда наше метро еще Ленинградским называлось.
Ехал он как-то после работы, и тут поезд тормозят в метро. Пассажиры не паникуют, все своими делами занимаются. Слышно только стало, будто то ли вода где-то журчит, то ли это сквозняк тоннельный. По громкой связи сказали, что поезд скоро поедет.
И тут погас свет.
Мобильников, чтобы подсветить, тогда не было, так что понемногу в темноте начали волноваться. Кто-то зажег зажигалку, но света и толка от нее мало. В вагоне начала плакать девочка. Люди понемногу стали тревожиться и ворчать, что, дескать, что за безобразие.
Сквозь ворчание отец стал различать звуки из тоннеля: журчание воды стало будто бы громче.
"Пути подтопило" - со знанием дела сообщил какой-то мужик, - "Долго стоять будем".
Люди начали беспокоиться, кто-то уже стал впустую гнать панику, что сейчас тоннель зальет до потолка, и все они тут утонут.
Поезд стоял уже десять минут. Вода теперь журчала вполне отчетливо, так что казалось, будто она течет прямо под полом, причем довольно бурным потоком.
Кроме этого появился еще один звук - как будто кто-то то шлепал мокрыми ладонями по стеклу, то тер стекло с характерным скрипом. Мало ли кто чем занимается в темноте от безделья, отец внимания не обратил. Но потом он понял, что звук во-первых перемещался - невидимый в темноте "шлепальщик" двигался от одного конца вагона до другого, затихал, а потом возвращался обратно. А во-вторых - звук шел снаружи.
Вот тут нехорошим холодком пробрало уже даже моего батю, который преподавал физику у старших классов и был закален жизнью. Похоже, другие пассажиры тоже стали это замечать. Сперва какая-то тетка велела не хулиганить, но потом более внимательный гражданин шепотом сказал "это снаружи", и все разом затихли.
Потом звук стал доноситься с другой стороны вагона, словно этот хулиган в легкую обошел вагон и пошел по другой стороне. На минутку - поезд стоял в кромешной тьме в тоннеле, в котором очень отчетливо журчала вода. При этом он довольно легко доставал до окон, хотя все представляют себе высоту вагона. И при этом он шутя обходил вагон по кругу, как будто ему сцепка между вагонами помехой не была.
Парень, что с зажигалкой был, решил разведать, что же там происходит. Как раз, когда звук приблизился к нему (он стоял у двери), он зажег огонек и поднес к стеклу...
Все, кто это видел, кажется, разом отпрыгнули в другую сторону вагона, так что тот закачался. В стекло смотрела рожа. Белая, какая-то даже синюшная, как у утопленника. Через угвазданное стекло трудно было рассмотреть детали, но у этого чего-то были маленькие темные глаза в обрамлении густых темных кругов, как у смертельно больного. Рот был широко открыт, кожа вокруг него обвисла и одрябла. Всего пару секунд это было видно, потом парень уронил зажигалку, и вагон снова погрузился в темноту. Теперь шлепанье по стеклам участилось. Кто-то истошно заорал "закройте форточки". Люди в панике жались в центр вагона, прочь от окон. Потом плеск воды послышался где-то внутри вагона, словно кто-то выплеснул ведро на пол.
Отец плохо помнил, что там было, но минут пять наверное была полная неразбериха, люди орали, цеплялись друг за друга, никто ничего не понимал.
А потом внезапно включили свет. Люди в ужасе смотрели друг на друга, на черные окна. Шлепанье прекратилось, журчанье воды - стихло, как было раньше.
Поезд тронулся и медленно поехал. Когда двери открылись на станции, люди повалили оттуда в такой панике, что даже забеспокоились дежурные по станции.
А когда мой отец оглянулся, он увидел, что борта вагона и стекла были все мокрые, хотя, как потом выяснилось, никакого подтопления тоннеля не было, просто перебой в проводке, который починили за десять минут. Говорят, правда, ремонтники из тоннеля вернулись какие-то замороченные и напуганные, а двое сразу после этого уволились.
URL комментарияЕхал он как-то после работы, и тут поезд тормозят в метро. Пассажиры не паникуют, все своими делами занимаются. Слышно только стало, будто то ли вода где-то журчит, то ли это сквозняк тоннельный. По громкой связи сказали, что поезд скоро поедет.
И тут погас свет.
Мобильников, чтобы подсветить, тогда не было, так что понемногу в темноте начали волноваться. Кто-то зажег зажигалку, но света и толка от нее мало. В вагоне начала плакать девочка. Люди понемногу стали тревожиться и ворчать, что, дескать, что за безобразие.
Сквозь ворчание отец стал различать звуки из тоннеля: журчание воды стало будто бы громче.
"Пути подтопило" - со знанием дела сообщил какой-то мужик, - "Долго стоять будем".
Люди начали беспокоиться, кто-то уже стал впустую гнать панику, что сейчас тоннель зальет до потолка, и все они тут утонут.
Поезд стоял уже десять минут. Вода теперь журчала вполне отчетливо, так что казалось, будто она течет прямо под полом, причем довольно бурным потоком.
Кроме этого появился еще один звук - как будто кто-то то шлепал мокрыми ладонями по стеклу, то тер стекло с характерным скрипом. Мало ли кто чем занимается в темноте от безделья, отец внимания не обратил. Но потом он понял, что звук во-первых перемещался - невидимый в темноте "шлепальщик" двигался от одного конца вагона до другого, затихал, а потом возвращался обратно. А во-вторых - звук шел снаружи.
Вот тут нехорошим холодком пробрало уже даже моего батю, который преподавал физику у старших классов и был закален жизнью. Похоже, другие пассажиры тоже стали это замечать. Сперва какая-то тетка велела не хулиганить, но потом более внимательный гражданин шепотом сказал "это снаружи", и все разом затихли.
Потом звук стал доноситься с другой стороны вагона, словно этот хулиган в легкую обошел вагон и пошел по другой стороне. На минутку - поезд стоял в кромешной тьме в тоннеле, в котором очень отчетливо журчала вода. При этом он довольно легко доставал до окон, хотя все представляют себе высоту вагона. И при этом он шутя обходил вагон по кругу, как будто ему сцепка между вагонами помехой не была.
Парень, что с зажигалкой был, решил разведать, что же там происходит. Как раз, когда звук приблизился к нему (он стоял у двери), он зажег огонек и поднес к стеклу...
Все, кто это видел, кажется, разом отпрыгнули в другую сторону вагона, так что тот закачался. В стекло смотрела рожа. Белая, какая-то даже синюшная, как у утопленника. Через угвазданное стекло трудно было рассмотреть детали, но у этого чего-то были маленькие темные глаза в обрамлении густых темных кругов, как у смертельно больного. Рот был широко открыт, кожа вокруг него обвисла и одрябла. Всего пару секунд это было видно, потом парень уронил зажигалку, и вагон снова погрузился в темноту. Теперь шлепанье по стеклам участилось. Кто-то истошно заорал "закройте форточки". Люди в панике жались в центр вагона, прочь от окон. Потом плеск воды послышался где-то внутри вагона, словно кто-то выплеснул ведро на пол.
Отец плохо помнил, что там было, но минут пять наверное была полная неразбериха, люди орали, цеплялись друг за друга, никто ничего не понимал.
А потом внезапно включили свет. Люди в ужасе смотрели друг на друга, на черные окна. Шлепанье прекратилось, журчанье воды - стихло, как было раньше.
Поезд тронулся и медленно поехал. Когда двери открылись на станции, люди повалили оттуда в такой панике, что даже забеспокоились дежурные по станции.
А когда мой отец оглянулся, он увидел, что борта вагона и стекла были все мокрые, хотя, как потом выяснилось, никакого подтопления тоннеля не было, просто перебой в проводке, который починили за десять минут. Говорят, правда, ремонтники из тоннеля вернулись какие-то замороченные и напуганные, а двое сразу после этого уволились.
И еще одна, она просто шикарна.
12.03.2014 в 23:42
Пишет Скрёб-поскрёб:Дурное предчувствие
Когда-то давно, когда я училась еще на первых курсах, мне приснился любопытный сон. Я не помню его начала, да и до конца его досмотреть не получилось, но кое-что осталось в памяти, и я запомнила это очень хорошо. В том сне я обнаружила себя в железнодорожном купе. Я была одна, но дверь в коридор была открыта. Выйдя, я осмотрелась. Мое купе оказалось в середине вагона, остальные двери тоже открыты. Кроме меня в вагоне никого не было, но откуда-то снаружи доносились голоса. Я отодвинула шторку и выглянула в окно. Десятка три людей, очевидно, других пассажиров, стояли у вагона и о чем-то возбужденно переговаривались. Вокруг под тяжелым серым небом была неподвижная степь, поросшая желтоватой травой. Я поспешила к выходу. Спустившись на землю, я увидела, что вагон, в котором была, стоит отцепленный на запасном пути, а рядом, в нескольких метрах, проходила основная железнодорожная ветка. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась степь, покрытая невысокими холмами. Наш вагон и рельсы были единственными признаками цивилизации и выглядели чужеродными на фоне такого пейзажа.
Между тем я узнала от других пассажиров, что произошло. Ночью, пока все спали, наш вагон отцепили от остального состава и отогнали на запасные пути, что, в общем, было очевидным. В толпе оказался и проводник вагона. Выглядел он как типичный выходец из Средней Азии и на плохом русском пытался успокоить пассажиров, которые, впрочем, не сильно переживали, однако о причинах остановки он ничего не говорил.
читать дальше— Не знаю. Не знаю, скоро поедем. Скоро поедем. Все хорошо.
Постояв вместе со всеми некоторое время, я решила вернуться в купе. Когда я забиралась по лестнице в вагон, то с удивлением заметила, как сильно он запылился. Я села на свое место и стала смотреть в окно. Стекло покрывал толстый слой пыли и мелкие царапины. Наверное, пыль нанесло ветром из степи. Вскоре в купе вернулись мои попутчики, остальные пассажиры также разошлись по своим местам и только проводник остался снаружи, ходил вдоль вагона, осматривая его и чему-то улыбаясь.
Во сне прошли день, ночь, и наступило новое утро. Я снова была в том вагоне одна. Выйдя наружу, где, как и вчера, толпились пассажиры, я обратила внимание, насколько шаткой и скрипучей стала железная лестница. Пассажиры шумно обсуждали исчезновение нескольких человек. Чей-то муж, чья-то сестра, чей-то друг, чья-то дочь, чей-то отец — всего пять человек пропало за прошедшую ночь. Местность вокруг вагона была уже неоднократно осмотрена. Люди уверяли, что никаких следов пропавших они не нашли. Проводник с хитрой улыбкой говорил, что понятия не имеет, куда могли подеваться пропавшие, но пообещал, что на ночь запрет входные двери. Ему никто не верил. В толпе я нашла своих соседей по купе, с ними все было в порядке. Я попросила их будить меня, когда они соберутся выходить из вагона в следующий раз. Мне не хотелось оставаться там одной.
Люди еще некоторое время возмущались произошедшим, требовали от проводника объяснений, просили его связаться по радио с ближайшей станцией или хотя бы объяснить, где мы сейчас находимся, но тот лишь улыбался и говорил, что ничего не знает.
— Поезд поехал другая дорога. Отцепил вагон. Не знаю. Скоро поедем. Другая дорога — не знаю, где мы. Все хорошо.
Так ничего и не добившись, вечером все разошлись по своим местам. Зайдя в купе, я увидела, что мои руки испачканы ржавчиной. Я держалась за поручни, когда вылезала и забиралась в вагон, но утром мои руки были чистыми. Поручни проржавели за один день.
Следующей ночью я не спала. С первыми лучами солнца я вышла в коридор и стала ждать. Мои соседи тоже не спали, но остались в купе. Я видела их, а они меня. Вскоре из других купе в коридор стали выходить пассажиры. Появился и проводник, он открыл двери в тамбур, которые действительно запирал на ночь. Некоторые люди пошли на улицу, другие вернулись на свои места. Я осталась в коридоре. Несмотря на царившее вокруг оживление и шум, из двух купе так никто и не вышел. Я сказала об этом проводнику, но он отмахнулся от меня. Это заметили другие. Вместе мы открыли двери и увидели абсолютно пустые купе. Людей не было ни на верхних полках, ни в багажных отделениях. Не было никаких следов, они просто исчезли. Исчезло еще пять человек.
Мы окружили проводника и потребовали от него объяснений. Мы дали понять, что не шутим. Несколько мужчин избили его, но так ничего и не добились. Проводник плакал, клялся и божился, что ничего не знает. В вагоне было несколько детей разного возраста. Мальчик лет шести ехал вместе со своей бабушкой. Несмотря на нависшее напряжение, казалось, что ни мальчик, ни его бабушка не понимали, что происходит. Они с безмятежным видом подходили к пассажирам, мальчик тянул их за рукав, разговаривал и что-то показывал им, а потом его одергивала бабушка и они шли дальше. Краска на нашем вагоне облупилась, обнажив ржавый метал. Стекла в окнах помутнели и покрылись царапинами. Рельсы запасного пути заносило песком, а главный путь и вовсе исчез. Я не знала, замечал ли это кто-то кроме меня.
Вечером, сидя в купе, мы решили дежурить парами. Мы пытались как-то организовать дежурства и с другими пассажирами, но никто никому не доверял. Все предпочли просто запираться на ночь, но с двумя соседними купе мы договорились, что будем стучать друг другу в стену каждые полчаса, что бы знать, что все в порядке.
Я дежурила первой. Со мной дежурил мужчина. Он был одним из тех, кто избивал проводника. Мы сидели в напряженном молчании, лишь стук каждые полчаса разрывал плотную тишину. За окнами была кромешная тьма, смотреть туда не хотелось. Отдежурив, мы разбудили остальных. Я была вымотана и почти сразу заснула. Во сне я слышала стук и знала, что пока все нормально.
Проснулась я от того, что кто-то громкого барабанил в дверь купе и кричал. Я была одна в купе. За оконным стеклом метались тени, с улицы кто-то пытался заглянуть внутрь. Я открыла дверь и на меня набросились с расспросами о пропавших людях. Я сказала, что спала последние несколько часов и ничего не знаю. Оказывается, последний час наше купе не отвечало на стук, а последние полчаса они пытались выяснить, что случилось, но дверь была заперта, а окна занавешены. Мои попутчики пропали. Также выяснилось, что пропало еще несколько человек, в том числе и проводник.
В этот день никто не выходил на улицу. Все сидели в своих купе и напряженно вглядывались в соседей. Я же осталась одна. Меня испугала прошедшая ночь, но еще больше пугала предстоящая. Я прошлась по вагону, просилась в другие купе, где еще оставались люди, но меня никто не пустил. Мне не доверяли. Никто никому не доверял. Я выбралась из вагона, спрыгнув на землю — последние ступеньки лестницы уже превратились в труху — и наступать на них я не рискнула. Я стояла у проржавевшего насквозь вагона и вглядывалась в степь. Сверху давило тяжелое осеннее небо. Казалось, что в мире больше ничего не осталось. Ко мне подошел мальчик со своей бабушкой. Он требовательно подергал меня за рукав, а его бабушка стояла рядом и снисходительно улыбалась.
— Что ты хочешь, малыш?
— Тетя, купите себе день жизни? Хотите? — мальчик протянул мне листок, разлинованный по времени, на подобии ежедневника: 9:00, 10:00 и так далее до 21 часа. В другой руке он держал блокнотик, из которого, очевидно, и вырвал этот листок.
— Сколько он стоит? — спросила я.
— Сегодня — сто рублей.
— Простите его, ребенок играет просто… — бабушка протянула руки, что бы увести малыша, но я остановила её.
— Нет-нет, постойте. Я куплю. Вот сто рублей.
Мальчик забрал у меня деньги, потом молча и старательно нацарапал что–то огрызком карандаша на своем листочке, который и протянул мне.
— Вот! Держите! Теперь сработает.
— Спасибо.
Я аккуратно сложила листок и убрала его в карман, провожая взглядом эту странную пару. Они прошли вдоль вагона, мальчик махал руками и что-то оживленно рассказывал своей бабушке, подбирал камешки с земли, рассматривал их и кидал прочь. Потом они не без труда забрались в вагон, а я постояла еще немного и вернулась в свое купе.
Для меня ночь прошла спокойно. Утром обнаружилась пропажа еще нескольких человек. В большинстве купе теперь оставалось всего по 2-3 человека. Одиночек вроде меня тоже прибавилось. Все вышли на улицу и пытались решить, что делать дальше. Мужчины спорили и ругались, женщины плакали. В изрядно поредевшей толпе я высматривала мальчика и его бабушку.
— Привет! Я хочу купить у тебя еще один день. Сколько это стоит?
— Сегодня сто пятьдесят, но для вас можно и за сто!
— Почему так?
— Сегодня вам ничего не грозит.
— Откуда ты знаешь?
— Ну знаю… Просто.
— Я куплю, вот 150 рублей.
— Как хотите, тетя.
Мальчик достал свой заметно похудевший блокнотик и вырвал из него листок. Потом начертил на нем что-то карандашом и протянул мне. Он уже собрался идти дальше, но я остановила его.
— Ты всем продаешь такие листки?
— Продаю всем! А предлагаю только кому надо. Вчера было надо вам.
— А откуда ты знаешь, кому «надо»?
— Просто знаю.
— Малыш, а что будет, когда твой блокнот закончится?
— Не знаю, — мальчик пожал плечами с самым беспечным видом.
— Ты знаешь, что тут происходит?
— Не знаю… Забирают нас просто. Ладно, тетя, мне пора! А то бабушка потеряет…
Он ушел, а я осталась разглядывать листок, который он мне дал. Люди вокруг меня волновались, они собирались оставить вагон и уходить, но не могли решить в какую сторону двигаться. Холмы, поросшие выгоревшей травой, обступали нас со всех сторон. Серое небо стремительно темнело. В конце концов наступил вечер, и было решено продолжить обсуждение завтра. Все потянулись ко входам в вагон.
Неожиданно раздался скрежет металла и испуганные крики. Окончательно проржавевшая лестница не выдержала веса очередного пассажира и развалилась прямо под ним. Мужчина, забиравшийся в вагон, упал и довольно сильно поранился. Его перебинтовали и затащили внутрь, как и всех остальных. Я забиралась последней и видела, что рельс уже совсем не осталось. Колесные тележки вагона глубоко увязли в сухой степной земле. Кое-где сквозь трухлявый металл уже пробивалась рыжеватая трава. Внутри дела обстояли не лучше. Отделочные панели разрушались, покрывались плесенью. Обивка сидений протерлась, пол прогибался под ногами, все скрипело и шаталось.
Ко мне в купе зашла девушка и молодой мужчина. Они также остались одни и думали, что провести ночь вместе будет безопаснее. Я не возражала.
— К вам подходил этот мальчик с блокнотом? — спросила девушка.
— Подходил, — ответил мужчина.
— И что? Вы купили себе день жизни?
— Конечно же нет! А Вы купили?
— Да.
— Перестаньте! Это же просто смешно! Ребенок играет, а Вы…
— Пожалуйста, сделайте для меня кое-что, — обратилась я к мужчине, протягивая ему приобретенный сегодня листик, — сохраните это у себя до утра.
— Вы серьезно? Ну, если Вам от этого будет легче…
Мужчина забрал у меня листок и сунул его в карман. Мы еще немного поговорили, и я не заметила, как заснула.
Разбудил меня грохот и звон разбившегося стекла. Я открыла глаза и увидела, что оконная рама нашего купе развалилась, а стекло выпало наружу. Над холмами уже брезжил рассвет. В его свете я увидела девушку. Она сидела на полке, забившись глубоко в угол, и смотрела на меня безумными глазам. Молодого мужчины нигде не было. На полке, где он сидел, я нашла свой листок.
Девушка была напугана и не реагировала на мои вопросы. Я оставила её и вышла в коридор. Ковровая дорожка уже давно истлела, и теперь в полу были сквозные дыры, через которые тянулись стебли травы. Осторожно пройдя по коридору, я вышла из вагона. Нас осталось не больше дюжины. Все были напуганы и растеряны. В центре стоял мужчина и говорил, что мы должны уходить. В руках он держал ружье. Остальные слушали его. Я искала глазами мальчика с блокнотом, но не находила. Страх медленно охватывал меня. Вдруг где-то совсем рядом раздался пронзительный звонок. Все вокруг с недоумением уставились на меня. Я невольно попятилась назад. Звонок звенел где-то совсем рядом, буквально у меня над ухом. В растерянности я посмотрела по сторонам, стала ощупывать себя и поняла, что это звонит мой будильник. Он, словно рыболовный крючок, зацепил мое сознание, стремительно вытягивая его в реальность. Мне пора было просыпаться. Испытывая непонятную смесь ужаса и облегчения, я в последний раз оглянулась по сторонам. Будильник требовательно звенел, и за мгновение до того, как открыть глаза, я увидела мальчика. Он держал в руках пустую обложку своего блокнотика и смотрел на меня глазами, полными слез. Солнечный свет ослепил меня. Люди, ржавый остов вагона в холмистой степи, осеннее небо растаяли, уступая новому утру, но оставили после себя ощущение неудовлетворенности, недосказанности. Никогда больше я не видела этот сон.
Это воспоминание я бережно храню уже много лет. Я никогда и ни с кем не обсуждала его, и, пожалуй, никогда по настоящему не задумывалась, что оно может означать. Это мое глубоко личное переживание и я даже не буду пытаться объяснить, чем оно для меня является.
А еще я никогда не думала, что запишу этот сон. Но иногда в жизни что-то меняется. Иногда это просто путешествие. И сейчас я еду в своем купе навстречу чему-то новому и пишу этот текст. За окном проносится привычный пейзаж — пожелтевшие после жаркого лета леса и неказистые деревни подступают к самым рельсам, зажимая их, навевая приятную грусть и тоску. Наш поезд мчится на юго-восток, и к вечеру мы вырвемся в степь, по которой будем ехать всю ночь.
Конечно, все это не причина делиться самым сокровенным. Но час назад ко мне в купе зашел мальчик лет семи. Мы посмотрели друг на друга и поняли, что знакомы. Он протянул мне блокнотик и уже хотел что-то сказать, но тут в купе вошла его бабушка. Она извинилась и увела своего внука. Они были уже коридоре, когда до меня донеслась последняя её фраза: «Подожди, малыш, еще рано».
Это не дежавю, не фатализм. Я не помню начала моего сна, и я не смогла узнать, чем он закончился. Я рассматриваю своих попутчиков, и думаю о том, что ждет нас через несколько часов. Странно, сейчас я не испытываю ни волнения, ни страха, но у меня есть дурное предчувствие насчет этой поездки.
URL записиКогда-то давно, когда я училась еще на первых курсах, мне приснился любопытный сон. Я не помню его начала, да и до конца его досмотреть не получилось, но кое-что осталось в памяти, и я запомнила это очень хорошо. В том сне я обнаружила себя в железнодорожном купе. Я была одна, но дверь в коридор была открыта. Выйдя, я осмотрелась. Мое купе оказалось в середине вагона, остальные двери тоже открыты. Кроме меня в вагоне никого не было, но откуда-то снаружи доносились голоса. Я отодвинула шторку и выглянула в окно. Десятка три людей, очевидно, других пассажиров, стояли у вагона и о чем-то возбужденно переговаривались. Вокруг под тяжелым серым небом была неподвижная степь, поросшая желтоватой травой. Я поспешила к выходу. Спустившись на землю, я увидела, что вагон, в котором была, стоит отцепленный на запасном пути, а рядом, в нескольких метрах, проходила основная железнодорожная ветка. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась степь, покрытая невысокими холмами. Наш вагон и рельсы были единственными признаками цивилизации и выглядели чужеродными на фоне такого пейзажа.
Между тем я узнала от других пассажиров, что произошло. Ночью, пока все спали, наш вагон отцепили от остального состава и отогнали на запасные пути, что, в общем, было очевидным. В толпе оказался и проводник вагона. Выглядел он как типичный выходец из Средней Азии и на плохом русском пытался успокоить пассажиров, которые, впрочем, не сильно переживали, однако о причинах остановки он ничего не говорил.
читать дальше— Не знаю. Не знаю, скоро поедем. Скоро поедем. Все хорошо.
Постояв вместе со всеми некоторое время, я решила вернуться в купе. Когда я забиралась по лестнице в вагон, то с удивлением заметила, как сильно он запылился. Я села на свое место и стала смотреть в окно. Стекло покрывал толстый слой пыли и мелкие царапины. Наверное, пыль нанесло ветром из степи. Вскоре в купе вернулись мои попутчики, остальные пассажиры также разошлись по своим местам и только проводник остался снаружи, ходил вдоль вагона, осматривая его и чему-то улыбаясь.
Во сне прошли день, ночь, и наступило новое утро. Я снова была в том вагоне одна. Выйдя наружу, где, как и вчера, толпились пассажиры, я обратила внимание, насколько шаткой и скрипучей стала железная лестница. Пассажиры шумно обсуждали исчезновение нескольких человек. Чей-то муж, чья-то сестра, чей-то друг, чья-то дочь, чей-то отец — всего пять человек пропало за прошедшую ночь. Местность вокруг вагона была уже неоднократно осмотрена. Люди уверяли, что никаких следов пропавших они не нашли. Проводник с хитрой улыбкой говорил, что понятия не имеет, куда могли подеваться пропавшие, но пообещал, что на ночь запрет входные двери. Ему никто не верил. В толпе я нашла своих соседей по купе, с ними все было в порядке. Я попросила их будить меня, когда они соберутся выходить из вагона в следующий раз. Мне не хотелось оставаться там одной.
Люди еще некоторое время возмущались произошедшим, требовали от проводника объяснений, просили его связаться по радио с ближайшей станцией или хотя бы объяснить, где мы сейчас находимся, но тот лишь улыбался и говорил, что ничего не знает.
— Поезд поехал другая дорога. Отцепил вагон. Не знаю. Скоро поедем. Другая дорога — не знаю, где мы. Все хорошо.
Так ничего и не добившись, вечером все разошлись по своим местам. Зайдя в купе, я увидела, что мои руки испачканы ржавчиной. Я держалась за поручни, когда вылезала и забиралась в вагон, но утром мои руки были чистыми. Поручни проржавели за один день.
Следующей ночью я не спала. С первыми лучами солнца я вышла в коридор и стала ждать. Мои соседи тоже не спали, но остались в купе. Я видела их, а они меня. Вскоре из других купе в коридор стали выходить пассажиры. Появился и проводник, он открыл двери в тамбур, которые действительно запирал на ночь. Некоторые люди пошли на улицу, другие вернулись на свои места. Я осталась в коридоре. Несмотря на царившее вокруг оживление и шум, из двух купе так никто и не вышел. Я сказала об этом проводнику, но он отмахнулся от меня. Это заметили другие. Вместе мы открыли двери и увидели абсолютно пустые купе. Людей не было ни на верхних полках, ни в багажных отделениях. Не было никаких следов, они просто исчезли. Исчезло еще пять человек.
Мы окружили проводника и потребовали от него объяснений. Мы дали понять, что не шутим. Несколько мужчин избили его, но так ничего и не добились. Проводник плакал, клялся и божился, что ничего не знает. В вагоне было несколько детей разного возраста. Мальчик лет шести ехал вместе со своей бабушкой. Несмотря на нависшее напряжение, казалось, что ни мальчик, ни его бабушка не понимали, что происходит. Они с безмятежным видом подходили к пассажирам, мальчик тянул их за рукав, разговаривал и что-то показывал им, а потом его одергивала бабушка и они шли дальше. Краска на нашем вагоне облупилась, обнажив ржавый метал. Стекла в окнах помутнели и покрылись царапинами. Рельсы запасного пути заносило песком, а главный путь и вовсе исчез. Я не знала, замечал ли это кто-то кроме меня.
Вечером, сидя в купе, мы решили дежурить парами. Мы пытались как-то организовать дежурства и с другими пассажирами, но никто никому не доверял. Все предпочли просто запираться на ночь, но с двумя соседними купе мы договорились, что будем стучать друг другу в стену каждые полчаса, что бы знать, что все в порядке.
Я дежурила первой. Со мной дежурил мужчина. Он был одним из тех, кто избивал проводника. Мы сидели в напряженном молчании, лишь стук каждые полчаса разрывал плотную тишину. За окнами была кромешная тьма, смотреть туда не хотелось. Отдежурив, мы разбудили остальных. Я была вымотана и почти сразу заснула. Во сне я слышала стук и знала, что пока все нормально.
Проснулась я от того, что кто-то громкого барабанил в дверь купе и кричал. Я была одна в купе. За оконным стеклом метались тени, с улицы кто-то пытался заглянуть внутрь. Я открыла дверь и на меня набросились с расспросами о пропавших людях. Я сказала, что спала последние несколько часов и ничего не знаю. Оказывается, последний час наше купе не отвечало на стук, а последние полчаса они пытались выяснить, что случилось, но дверь была заперта, а окна занавешены. Мои попутчики пропали. Также выяснилось, что пропало еще несколько человек, в том числе и проводник.
В этот день никто не выходил на улицу. Все сидели в своих купе и напряженно вглядывались в соседей. Я же осталась одна. Меня испугала прошедшая ночь, но еще больше пугала предстоящая. Я прошлась по вагону, просилась в другие купе, где еще оставались люди, но меня никто не пустил. Мне не доверяли. Никто никому не доверял. Я выбралась из вагона, спрыгнув на землю — последние ступеньки лестницы уже превратились в труху — и наступать на них я не рискнула. Я стояла у проржавевшего насквозь вагона и вглядывалась в степь. Сверху давило тяжелое осеннее небо. Казалось, что в мире больше ничего не осталось. Ко мне подошел мальчик со своей бабушкой. Он требовательно подергал меня за рукав, а его бабушка стояла рядом и снисходительно улыбалась.
— Что ты хочешь, малыш?
— Тетя, купите себе день жизни? Хотите? — мальчик протянул мне листок, разлинованный по времени, на подобии ежедневника: 9:00, 10:00 и так далее до 21 часа. В другой руке он держал блокнотик, из которого, очевидно, и вырвал этот листок.
— Сколько он стоит? — спросила я.
— Сегодня — сто рублей.
— Простите его, ребенок играет просто… — бабушка протянула руки, что бы увести малыша, но я остановила её.
— Нет-нет, постойте. Я куплю. Вот сто рублей.
Мальчик забрал у меня деньги, потом молча и старательно нацарапал что–то огрызком карандаша на своем листочке, который и протянул мне.
— Вот! Держите! Теперь сработает.
— Спасибо.
Я аккуратно сложила листок и убрала его в карман, провожая взглядом эту странную пару. Они прошли вдоль вагона, мальчик махал руками и что-то оживленно рассказывал своей бабушке, подбирал камешки с земли, рассматривал их и кидал прочь. Потом они не без труда забрались в вагон, а я постояла еще немного и вернулась в свое купе.
Для меня ночь прошла спокойно. Утром обнаружилась пропажа еще нескольких человек. В большинстве купе теперь оставалось всего по 2-3 человека. Одиночек вроде меня тоже прибавилось. Все вышли на улицу и пытались решить, что делать дальше. Мужчины спорили и ругались, женщины плакали. В изрядно поредевшей толпе я высматривала мальчика и его бабушку.
— Привет! Я хочу купить у тебя еще один день. Сколько это стоит?
— Сегодня сто пятьдесят, но для вас можно и за сто!
— Почему так?
— Сегодня вам ничего не грозит.
— Откуда ты знаешь?
— Ну знаю… Просто.
— Я куплю, вот 150 рублей.
— Как хотите, тетя.
Мальчик достал свой заметно похудевший блокнотик и вырвал из него листок. Потом начертил на нем что-то карандашом и протянул мне. Он уже собрался идти дальше, но я остановила его.
— Ты всем продаешь такие листки?
— Продаю всем! А предлагаю только кому надо. Вчера было надо вам.
— А откуда ты знаешь, кому «надо»?
— Просто знаю.
— Малыш, а что будет, когда твой блокнот закончится?
— Не знаю, — мальчик пожал плечами с самым беспечным видом.
— Ты знаешь, что тут происходит?
— Не знаю… Забирают нас просто. Ладно, тетя, мне пора! А то бабушка потеряет…
Он ушел, а я осталась разглядывать листок, который он мне дал. Люди вокруг меня волновались, они собирались оставить вагон и уходить, но не могли решить в какую сторону двигаться. Холмы, поросшие выгоревшей травой, обступали нас со всех сторон. Серое небо стремительно темнело. В конце концов наступил вечер, и было решено продолжить обсуждение завтра. Все потянулись ко входам в вагон.
Неожиданно раздался скрежет металла и испуганные крики. Окончательно проржавевшая лестница не выдержала веса очередного пассажира и развалилась прямо под ним. Мужчина, забиравшийся в вагон, упал и довольно сильно поранился. Его перебинтовали и затащили внутрь, как и всех остальных. Я забиралась последней и видела, что рельс уже совсем не осталось. Колесные тележки вагона глубоко увязли в сухой степной земле. Кое-где сквозь трухлявый металл уже пробивалась рыжеватая трава. Внутри дела обстояли не лучше. Отделочные панели разрушались, покрывались плесенью. Обивка сидений протерлась, пол прогибался под ногами, все скрипело и шаталось.
Ко мне в купе зашла девушка и молодой мужчина. Они также остались одни и думали, что провести ночь вместе будет безопаснее. Я не возражала.
— К вам подходил этот мальчик с блокнотом? — спросила девушка.
— Подходил, — ответил мужчина.
— И что? Вы купили себе день жизни?
— Конечно же нет! А Вы купили?
— Да.
— Перестаньте! Это же просто смешно! Ребенок играет, а Вы…
— Пожалуйста, сделайте для меня кое-что, — обратилась я к мужчине, протягивая ему приобретенный сегодня листик, — сохраните это у себя до утра.
— Вы серьезно? Ну, если Вам от этого будет легче…
Мужчина забрал у меня листок и сунул его в карман. Мы еще немного поговорили, и я не заметила, как заснула.
Разбудил меня грохот и звон разбившегося стекла. Я открыла глаза и увидела, что оконная рама нашего купе развалилась, а стекло выпало наружу. Над холмами уже брезжил рассвет. В его свете я увидела девушку. Она сидела на полке, забившись глубоко в угол, и смотрела на меня безумными глазам. Молодого мужчины нигде не было. На полке, где он сидел, я нашла свой листок.
Девушка была напугана и не реагировала на мои вопросы. Я оставила её и вышла в коридор. Ковровая дорожка уже давно истлела, и теперь в полу были сквозные дыры, через которые тянулись стебли травы. Осторожно пройдя по коридору, я вышла из вагона. Нас осталось не больше дюжины. Все были напуганы и растеряны. В центре стоял мужчина и говорил, что мы должны уходить. В руках он держал ружье. Остальные слушали его. Я искала глазами мальчика с блокнотом, но не находила. Страх медленно охватывал меня. Вдруг где-то совсем рядом раздался пронзительный звонок. Все вокруг с недоумением уставились на меня. Я невольно попятилась назад. Звонок звенел где-то совсем рядом, буквально у меня над ухом. В растерянности я посмотрела по сторонам, стала ощупывать себя и поняла, что это звонит мой будильник. Он, словно рыболовный крючок, зацепил мое сознание, стремительно вытягивая его в реальность. Мне пора было просыпаться. Испытывая непонятную смесь ужаса и облегчения, я в последний раз оглянулась по сторонам. Будильник требовательно звенел, и за мгновение до того, как открыть глаза, я увидела мальчика. Он держал в руках пустую обложку своего блокнотика и смотрел на меня глазами, полными слез. Солнечный свет ослепил меня. Люди, ржавый остов вагона в холмистой степи, осеннее небо растаяли, уступая новому утру, но оставили после себя ощущение неудовлетворенности, недосказанности. Никогда больше я не видела этот сон.
Это воспоминание я бережно храню уже много лет. Я никогда и ни с кем не обсуждала его, и, пожалуй, никогда по настоящему не задумывалась, что оно может означать. Это мое глубоко личное переживание и я даже не буду пытаться объяснить, чем оно для меня является.
А еще я никогда не думала, что запишу этот сон. Но иногда в жизни что-то меняется. Иногда это просто путешествие. И сейчас я еду в своем купе навстречу чему-то новому и пишу этот текст. За окном проносится привычный пейзаж — пожелтевшие после жаркого лета леса и неказистые деревни подступают к самым рельсам, зажимая их, навевая приятную грусть и тоску. Наш поезд мчится на юго-восток, и к вечеру мы вырвемся в степь, по которой будем ехать всю ночь.
Конечно, все это не причина делиться самым сокровенным. Но час назад ко мне в купе зашел мальчик лет семи. Мы посмотрели друг на друга и поняли, что знакомы. Он протянул мне блокнотик и уже хотел что-то сказать, но тут в купе вошла его бабушка. Она извинилась и увела своего внука. Они были уже коридоре, когда до меня донеслась последняя её фраза: «Подожди, малыш, еще рано».
Это не дежавю, не фатализм. Я не помню начала моего сна, и я не смогла узнать, чем он закончился. Я рассматриваю своих попутчиков, и думаю о том, что ждет нас через несколько часов. Странно, сейчас я не испытываю ни волнения, ни страха, но у меня есть дурное предчувствие насчет этой поездки.
Автор: Крипи Пастор